Борис Сапожников - Война Львов[СИ]
— И как будем искать его? — спросил я.
— Если он здесь по душу твоего друга, то нам остаётся лишь проследить за ним. Галиаццо должен затеять публичную ссору с ним, ведь он бретёр, а не наёмный убийца.
— Опасно.
— Мы связались с Кровавым шутом, а это не опасно, а просто самоубийственно.
— Я в это ввязался, чтобы спасти друга, но тут мы рискуем его жизнью больше чем своей.
— Знаешь иной способ, — пожал плечами Габриэль, — я весь внимание.
— Ладно, — сдался я, — тогда пошли прогуляемся вдоль Тайма, там, если ты прав, шансов встретить обоих больше всего.
— Твой друг, что в Таймском замке сидит? — Габриэль, похоже, не думал унывать даже на пороге смерти.
— Это так важно?
Он покачал головой и одним глотком допил свой стакан. Я последовал его примеру и мы вышли из "Шпаги".
…Мы шагали по каменной набережной Тайма, Габриэль старался незаметно приглядываться к шагающим рядом, высматривая среди них Кровавого шута, которого он знал в лицо. Однако пока нам не везло (или наоборот, везло), никого похожего тут не было. До поры. Стоило нам подойти к подъёмному мосту, как Габриэль дёрнул меня за рукав камзола, взглядом указывая на высокого человека в аляповато раскрашенной одежде и при шпаге. И что самое неприятное, он на повышенных тонах ругался с Алеком. Руки обоих лежали на эфесах.
Не сговариваясь, мы с Габриэлем едва не подбежали к ним, готовые выступить на стороне Алека, если дойдёт до открытого конфликта. Но Галиаццо Маро был не столь глуп, чтобы устраивать драку с братом короля прямо посреди Престона, тем более что гвардейцы, охранявшие мост в королевскую резиденцию тюремного типа, перехватили свои отнюдь не церемониальные алебарды поудобнее.
— Время и место, сударь? — коротко спросил он. — Оружие — шпаги.
— Завтра утром на заднем дворе сгоревшей церкви, — не стал мудрствовать мой друг, демонстративно поворачиваясь спиной к Кровавому шуту.
Ибериец кивнул и двинулся в противоположную сторону. Алек же направился к нам, хотя раньше никак не выдал того, что заметил нас.
— Алек, — вздохнул я, убирая руку с эфеса и провожая взглядом Галиаццо, — две дуэли за два дня, по-моему, это слишком. Ты хоть знаешь с кем сцепился на сей раз?
— Какой-то ибериец, — пожал плечами тот, — я вроде ему на ногу наступил. А ерунда, — отмахнулся он. — Кто это с тобой?
— Новый знакомый, — отрекомендовал я Габриэля, — салентинец Габриэль.
Они с Алеком обменялись церемонными поклонами и мы двинулись прочь от Таймского замка, навевавшего не самые приятные ощущения. Габриэль поспешил распрощаться с нами, сказав, что будет ждать меня там же, где мы встретились сегодня.
— Чем ты обязан столь скорому освобождению? — спросил я Алека, когда Габриэль покинул нас.
— Её величеству и дядюшке Лайонелу, — ответил он с явным презрением в голосе. — Они просили выпустить только Бенедикта, но мой венценосный брат решил, что если уж отпускать так обоих участников происшествия, иначе получается несправедливо.
— Вся эта история больше походит на дурной фарс, — буркнул я. — Знаешь хоть с кем ты сцепился только что?
— Ты уже задавал этот вопрос и я сказал — не знаю. Кстати, будешь опять моим секундантом?
— Что мне ещё остаётся, буду. Но боюсь, если его величество узнает об этой дуэли, в Таймском замке сидеть нам обоим.
— Много чести для тебя, — рассмеялся Алек, — ты будешь сидеть в обычной тюрьме.
Сначала я хотел сказать, кто достался милостью Господа ему в противники, но потом решил не делать этого. Очень сомневаюсь, что если дуэль и состоится, то мне на ней секундантом не быть.
Галиаццо Маро по прозвищу "Кровавый шут" шагал по тёмной улице. Он не опасался ни грабителей, ни опустившихся типов, готовых прикончить человека за содержимое его карманов. Нет, подобные личности его давно не пугали, наоборот, он почти жаждал встречи с кем-то этом вроде. За те несколько дней, что прошли в плаванье из Коибры в Страндар и дороге до Престона он никого не прикончили это начинало его бесить. Зато он уже предвкушал встречу с неплохим противником, Галиаццо видел как тот фехтовал с одним из родственников заказчика — достойно, но ему этот горбатый юнец не противник. Хотя, честно говоря, он рассчитывал на куда меньшее.
— Галиаццо Маро, — оторвал иберийца от размышлений голос с противоположного конца площади, куда он вышел, сам того не заметив, — я пришёл требовать с тебя платы кровью за семью Эччеверриа.
Из тьмы в круг от лунного света вышел смутно знакомый бретёру юноша со шпагой в руке. Обернувшись на звук, Галиаццо увидел второго парня, навряд ли много старше первого. Вооружён он был кроме шпаги ещё и кинжалом, как принято здесь, где ещё сильны традиции мечевого фехтования, и в отличие от первого, что сильно подняло его в глазах наёмного бретёра.
Галиаццо отступил, так чтобы противники смогли атаковать его с обоих флангов, а не спереди и сзади, и демонстративно сложил руки на груди, провоцируя врагов. Они атаковали одновременно, но не слишком слажено, что дало бретёру шанс прикончить обоих в первые же минуты боя. Буквально за мгновение до того, как концы шпаг должны были ткнуться ему в грудь, ибериец, пригнувшись, прыгнул вперёд, перекатился через плечо и вскочил на ноги, обнажая шпагу и тут же делая молниеносный выпад в лицо страндарцу (так он про себя назвал парня со шпагой и кинжалом). Однако его манёвр, похоже, был известен противникам — длинный кинжал отбил в сторону его шпагу, а в бок уже нацелился ткнуть его второй враг (салентинец), успевший развернуться. Пришлось делать почти невероятный прыжок назад (помогло прошлое циркового акробата) и отступать под напором двум молодых наглецов. Три клинка против одного — давно ему не было так интересно.
Он пригнулся, пропуская шпагу салентинца над головой, и вместо того, чтобы парировать выпад страндарца, прямо на полусогнутых шагнул к нему и, перехватив клинок своей шпаги левой, ударил его закрытой гардой по лицу. Страндарец отшатнулся на полшага, схватившись за скулу, и сплюнул кровью, но тут же — что делало ему честь — ткнул кинжалом в горло. Не то чтобы Галиаццо совсем не ожидал чего-то подобного, скорее у юнца такой прыти не предполагал. Вновь пришлось отступать.
Эта схватка начала утомлять Кровавого шута и он решил заканчивать её.
Молниеносным выпадом он выбил шпагу у салентинца, рассудив, что раз у того больше нет оружия — он практически беспомощен. Страндарец же совершил то, на что не решился бы ни один фехтовальщик, он швырнул свою шпагу товарищу, одновременно нанося быстрый удар кинжалом, Галиаццо пришлось закрываться голой рукой. Сморщившись от пускай и ожидаемой, но от этого не легче, боли, он обрушил на предплечье противника гарду своей шпаги, выбивая кинжал. Правда салентинец нанёс рубящий удар по рёбрам Кровавого шута, хотя шпага и не предназначена для этого. Галиаццо едва сдержался, чтобы не закричать от боли и ярости, ограничившись заковыристым ругательством, сложенным из идиом нескольких языков.
